a1a0d2b2     

Писемский Алексей - Старая Барыня



Алексей Феофилактович Писемский
Старая барыня
Рассказ
{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.
В селе В......е была последняя станция, на которую приехал я в родные
пределы свои на почтовых, и потому велел себя везти на постоялый двор. Его
держала знакомая старуха, по прозванию Грачиха и вор-баба, как обыкновенно
прибавляли знающие ее - и бари и мужики: небольшого роста, с лицом багровым,
как из красной меди, толстая, но еще проворная, услужливая, говорунья без
умолку, особенно когда навеселе, а навеселе почти целый день с утра до
полуночи. Подъехал я ночью, перезяб, как водится, до костей. Ощупью вошел по
знакомой лесенке и отворил калитку в сени. В полумраке мерцала тоненькая
сальная свечка в железном подсвечнике, воткнутом в столб, да из длинной
трубы самовара вырывалось пламя от зажженной лучины; смутно видневшаяся
лошадиная морда старательно грызла перилы, отделяющие сени от двора. Из
отворенных дверей избы валил пар клубами.
- Хозяйка, старый хрен, господа приехали! - крикнул я.
- Ай, батюшки! Господа и есть, - послышался голос старухи, а затем она
и сама появилась.
- В горницу пожалуйте, сударики, сюда, сюда, господа честные! -
говорила она.
Я вошел. Сильно нагретым и удушливым воздухом так и обдало меня.
- Старая, у тебя угарно! - сказал я.
- Нет, сударик, нету, с утра еще топлено, - отвечала старуха, а сама,
впрочем, засунула жирную руку в отдушину и вытаскивала оттуда вьюшки.
Я между тем раздевался.
- Батюшки! - воскликнула старуха, всплеснув руками. - На-ка, барин-то
знакомый, а я, старая дура, и не признала, на-ка! Откуда изволишь ехать?
- Из Питера.
- Ну, вот откуда. Не узнала я, не узнала, раздобрел больно, какой дюжий
стал. Иван Петрович, сударь, недавно проезжали.
- Какой Иван Петрович? - спросил я.
- Иван Петрович Сорокин, чтой-то, словно не знаешь, благоприятели, чай?
Никакого Ивана Петровича Сорокина и во сне не видывал, но, догадываясь,
что старуха хочет что-нибудь рассказать про Ивана Петровича, притворился.
- А что же? - спросил.
Старуха только махнула рукой.
- Ой, не говори уж лучше, такая у них этта пановщина была с барыней-то,
что хоть до нехорошего... Мирила, мирила их, да и полно!
- Повздорили! - заметил я.
- Шибко, - отвечала старуха, - в грошовом калаче дело вышло, барин-то
скупенек; сам вон кузовья покупает, чтоб хошь копейку какую выторговать; ну
и принес с базара грошовый калач, да и потчует барыню, а той не нравится, из
того и пошло: "Ты, говорит, мне все делаешь напротив", а та стала корить:
"Ты, говорит, душенька, меня только мякиной и кормишь", ну и почали,
согрешила я, грешная, с ними.
- И что же? - спросил я.
- Ничего, побранились, - отвечала старуха; и потом, вдруг переменив
насмешливое выражение на грустное, произнесла печальным голосом: -
Тетенька-то твоя, батюшка, Марья Николавна, померла.
- Какая тетенька Марья Николавна? - спросил я.
- Ой, да Ометкина-то, чтой-то в Питере-то всех перезабыл.
- Ну, баушка, провралась, такой тетки у меня не бывало, - проговорил я.
- На, аль взаправду это не тебе тетка-то? Так, так, так!.. Николаю
Егорычу Бекасову, вот ведь чья она тетка-то, - вывернулась старуха. -
Похороны, сударь, были богатеющие, совершали, как должно, не жалеючи денег.
Что было этого духовенства, что этой нищей братии!.. - продолжала она,
поджимая руки и приготовляясь, кажется, к длинному рассказу. Но в это время
из соседней комнаты послышался треск и закричал сиплый голос:
- Пусти меня, кто меня смеет вязат



Содержание раздела