a1a0d2b2     

Письменный Борис - Марусина Любовь



Борис Письменный
МАРУСИНА ЛЮБОВЬ
Часть Первая
Мария Петровна полюбила. Вышло это совершенно некстати. В принципе
бесперспективно и фактически безнадежно. Она ругала себя нехорошими
словами, приказывала образумится, но не могла. Вдобавок удручало, что
поделиться ей было не с кем. В виду обстоятельств.
Дело в том, что капитан УВД, Фофанова М.П.- старший инспектор
московского городского ОВИРа влюбилась в еврейского отъезжанта -
гражданина Клепика А.С. ; влюбилась в одностороннем порядке.
В установленный форменный день, по вторникам, когда Фофанова явлалась на
службу при погонах, она запиралась в овировском туалете, курила Беломор,
щурясь от дыма, пристально разглядывала себя в зеркале над рукомойником. -
Дуришь Маруся, солдафонка ты старая, - с притворным негодованием
ополчалась она на себя, одергивая ладный мундир. - Отставить и прекратить!
И сразу же, тая, расплывалась в улыбке. Нет, не могла на себя сердиться;
ей льстило, что под казенным сукном кителя бьется молодое, горячее сердце.
И то сказать, сердцеед её пиковый - некий гражданин Клепик Александр
Саулович, юноша, почти ребенок, всего двадцати с чем-то лет (Санечка - так
она его называла) был из себя человек неказистый, мягкотелый, с покатыми
плечиками.
Разве что с удивительно длинными ресницами и с такой нежнейшей кожей
лица, будто светился изнутри чарующим нездешним светом.
- Андел ты мой, неуместный, - причитала Мария Петровна ну точно на
манер матери своей Евдокии. Неожиданно для себя выговаривала она в
последнее время всякообразные, не очень свойственные ей, офицеру советской
милиции, старушичьи деревенские нежности. Делала это искренне, ничуть не
кривляясь.На минуту Мария Петровна будто бы превращалась в покойную свою
мамашу. Голос и даже черты лица ее становились совершенно мамашиными, Что
заставляло её так лицедействовать, Маруся не знала и выяснять не
трудилась. Без того масса неразрешимых загадок росла и копилась в ее
путаной жизни.
Короче, в истории этой с Клепиком истинная причина возникшей слабости
была покрыта абсолютным мраком. Знала только Мария Петровна, что от одного
вида Санечки, иногда даже от одной сосредоточенной мысли о нем, подтаивал
в ее душе какой-то льдистое соединение, хрящик, замыкающий потайной кокон,
из которого начинали больно выпрастываться интимные сяжки и подкрылышки,
щебурша при этом, цепляя то место, где боль граничит со сладостью. Где не
бывает одно без другого.
Не исключено, что Санечка её был в каком-то смысле там ангелом,
комадированным, например, на Землю для прохождения стажерской практики.
Такую фантазию допустить можно, если принять в учет странности его
поведения. При том, что был он - светлая голова и умница, Санечка мог с
легкостью в НИИ, где работал, одолживать всем последние рубли 'до
получки'; сам ходил - зубы на полку. Как объяснить такое? Слишком уж
доверялся; не преследовал в каждом деле, как полагается, личной выгоды. Ни
о ком от него не слыхали не то, что презрительного, но плохого слова ,даже
за глаза; даже в компании, где, получая коллективное наслаждение, язвили
кого-то отсутствующего. Ангел наш предпочитал отмалчиваться; а, если
говорить, то всегда приятное и соглашаться с собеседником. Наконец,он
немного пописывал стихи и, что уже совсем невероятно, никому не навязывал
написанного.
Даже невзначай. Не чудно ли?
Интересно, что проживали они - сама Мария Петровна и Санечка, в общем
жилом массиве в районе Песчаных улиц, у метро у Сокола, где мамку дочь
укокала. Клепик и по



Содержание раздела