a1a0d2b2     

Платонов Андрей - Броня



Андрей Платонович ПЛАТОНОВ
БРОНЯ
Саввин был пожилым моряком, он служил инженер-электриком на одном
нашем черноморском крейсере. Будучи ранен в морском сражении в ногу, он
теперь залечивал рану в тихом далеком тылу.
Он был моряк старый, храбрый и добрый; небольшого роста, он раздался,
однако, в ширину - в прочные кости и мускулы, не потратив силы в напрасный
рост вверх. Слегка багровое лицо его, точно раз навсегда заржавленное,
постоянно имело угрюмое выражение, сохраняя невидимыми за мрачным лицом
доброту его сердца и кроткий нрав. Говорил он хриплым внутренним голосом,
будто слова у него рождались не во рту, а в глубине живота, но говорил он
редко, любя больше слов безмолвие, наблюдение и размышление. Это был
обыкновенный моряк, потому что таких людей много среди русских моряков, и
я в начале нашего знакомства был равнодушен к нему: , - подумал я про него.
Но я ошибся. Морской инженер Семен Васильевич Саввин лишь изредка
выпивал, но постоянно пить вино не любил. Он не любил и моря: ...
- А почему тогда вы всю жизнь моряк, Семен Васильевич? - спросил я у
него.
Саввин помолчал. Мы сидели в траве, на склоне отлогой балки,
нисходящей устьем к реке Белой. Пред нами, на той стороне балки, вжились в
землю мирные деревянные жилища, и от них зачинались кроткие картофельные
огороды, спускающиеся вниз по падению земли. Вдалеке по небу плыли облака
над синими холмами Урала, столь ослепительно чистые от освещающего их
солнца, что они казались святыми видениями. А под теми облаками лежала
открытая, беззащитная земля, в труде и терпении непрерывно рождающая
благоухающие нивы для жизни людей.
- Я с детства люблю нашу русскую землю, - сказал Саввин, он умолк и
вдруг тихо заплакал, потом захрипел от смущения, прокашлялся, пробормотал
сам себе осуждение и произнес: - Наша земля всегда мне виделась такой
доброй и прекрасной, что ее обязательно когда-нибудь должны погубить
враги. Не может быть, чтобы ее никто не полюбил и не захотел захватить.
Еще в детстве я глядел на маленький дом, где я жил с родителями, слушал,
как жалобно поскрипывали ставни на окнах, а за домом было великое поле
хлебов, и от боли, от страха, может быть - от предчувствия, у меня тогда
горевало мое маленькое сердце. Все это было давно, но чувство мое не
прошло, мой страх за Россию остался... Потом я вырос, как все растет, меня
призвали в армию, а из армии я уже не ушел. Только потом, постепенно, из
рядового солдата я стал военным морским инженером; я понял, что умелый,
образованный солдат сильнее неумелого. Потом я полюбил корабли. Эти
быстрые стальные крепости, казалось мне, должны хорошо оборонять нашу
мягкую русскую землю, и она останется навеки нетронутой и цельной...
- Одних кораблей мало, - сказал я моряку. - Нужны еще танки, авиация,
артиллерия...
- Мало, - согласился Саввин. - Но все произошло от кораблей: танк -
это сухопутное судно, а самолет - воздушная лодка. Я понимаю, что корабль
не все, но я теперь понимаю, что нужно - нам нужна броня, такая броня,
какой не имеют наши враги. В эту броню мы оденем корабли и танки, мы
обрядим в нее все военные машины. Этот металл должен быть почти идеальным
по стойкости, по прочности, почти вечным, благодаря своему особому и
естественному строению... Броня - ведь это мускулы и кости войны!
Саввин воодушевился, что с ним бывало очень редко, вероятно потому,
что свое воодушевление он тратил в тайну своего размышления и работы, и на
виду оно не проявлялось.
Я пошел проводить Саввина в госпи



Содержание раздела